И небо в звездах. Часть 1. Тысяча и одна сказка Драко Малфоя

[novodvor]

Название: И небо в звездах
Пейринг: Гари Поттер /Драко Малфой
Рейтинг: R
Категория: смешанный
Жанр: аngst, romance
Размер: макси
Статус: в процессе
Дисклаймер: все права на героев принадлежат Дж. Роулинг
Аннотация: темными лордами не рождаются
Предупреждение:


Глава 1

Отблески потрескивающего камина скрашивали мрачность комнаты заставленной тяжелой, мореного дуба мебелью, придавая той своеобразный уют. Во всяком случае, хозяин библиотеки (а это была библиотека) любил проводить здесь вечера, задумчиво разглядывая огонь и медленно потягивая вино.

Обычно пламя плясало ровно и весело, но иногда огонь вспыхивал зеленью и в нем появлялся силуэт мужчины. Всегда одного и того же, всегда бесцеремонно прерывавшего одиночество человека сидящего возле камина.

– Драко, Альбус у вас?

– Да, Поттер, Северус у нас. Трикси перенес его еще днем. Дети пообедали, покатались верхом, почитали, а теперь отдыхают.

Поттер поморщился и от справедливости не высказанного, но прозвучавшего упрека и от подчеркнутого использования другого имени его сына. Причем последнее почему-то было неприятнее.

Он, конечно, знал, что немаловажным, если не решающим фактором в согласии Драко Малфоя стать крестным его младшего сына было разрешение на наречение второго имени Альбусу, но все равно каждый раз морщился, услышав имя слизеринского декана. И это несмотря на то, что сам Гарри давно принял Снейпа, почитая его, правда, где-то глубоко в душе. Но вот это «Северус» в адрес сына болезненно царапало, будто Драко заявлял на него какие-то свои права.

А еще раздражала некая интимная теплота с которой Малфой выдыхал имя Снейпа.

Задумываться над тем, почему ему это так неприятно Гарри не желал, запихивая ненужные неловкие чувства подальше.

Драко, неправильно истолковав нахмуренный вид Поттера, торопливо заговорил, старательно подавляя умоляющие нотки:

– Поттер, я не знаю, что там у вас произошло, но Северус был не просто расстроен – он плакал навзрыд. Мы с трудом его успокоили. Поттер, – голос Драко чуть дрогнул, – пусть мальчики еще немного побудут вместе. Ты же знаешь, Северусу хорошо со Скорпиусом, они замечательно влияют друг на друга. Пожалуйста, Гарри! А завтра я доставлю Северуса на Гриммаулд-плейс.

– Будь по-твоему, но заберу я его сам, после завтрака, – Малфой ненавидел просить и именно поэтому Гарри не мог ему отказать, тем более, что и правда было неправильным выдергивать ребенка оттуда, где ему комфортно. «Пусть даже это чужой дом и чужая семья», – с горечью признался он себе.

Драко почти радостно кивнул и стал прощаться, а у Гарри почему-то защемило в груди. Он немного помялся, но все-таки решился:

– Малфой! Драко, – тут же поправился Поттер, смягчая напор, – хочу попросить. Ты ведь… Я… Мне…

– Не блей, Поттер, – Малфой моментально превратился в Хорька, словно косноязычность и неуверенность Гарри были магическими чарами, переносящими их в далекое детство.

Поттер дернулся от мгновенно вскипевшей обиды и выпалил:

– Джинни беременна!

Это он потом понял, что вновь ляпнул невпопад, подставляясь под новую порцию ядовитых малфоевских насмешек. Но в тот момент Поттера так грызло беспокойство за жену, а Малфой, хоть и остался все тем же засранцем доводящим его до кипения, был не просто ведущим неонатологом Мунго. Драко Малфой был тем, кто четыре года назад спас его жену и, вопреки всем и всему, помог родиться Северусу. Поэтому Малфой должен, просто обязан был понять его, Гарри, и помочь Джинни и их нерожденному ребенку.

– Мерлинов идиот! – Стакан в руках хозяина взорвался. Одновременно с этим лопнула бутылка, залив стол темно-красной жидкостью, а стеклянные дверцы книжных шкафов покрылись паутиной трещин.

– Ага, я идиот, я знаю, что ей больше нельзя рожать, но… Ты ведь поможешь? – Реакция Драко немного успокоила Гарри – новость явно не оставила того безразличным.

– Рожать твоей предательнице крови можно сколько угодно! Но не от тебя!

– Завязывай, Хорек, обзываться, – оскорбился Гарри. И лишь потом сообразил: – Как это от меня нельзя?..

– Я не обзываю Уизли, а называю их соответственно статусу. И не только предательница крови от тебя нормально родить не может. Той же Грейнджер, как грязнокровке, это вообще не под силу.

– Я с Гермионой? Ты с ума сошел! И не называй ее так.

Малфой брезгливо скривил губы.

– Заходи Потти, – устало махнул он палочкой, открывая проход. – Пора, наконец, тебе кое-что узнать, но это не каминный разговор.

Пока гость отряхивался от золы, хозяин принялся восстанавливать порядок.

– Жалко, отличный был сорт, – удрученно посетовал он, уничтожая винную лужу. – Больше такого нет, эта была последняя бутылка. И все из-за тебя, шрамоголовый! Присси! – Вызванный эльф с достоинством поклонился. – Принеси огневиски, нам предстоит долгий разговор.

Глава 2

Домовика ждали в полной тишине. Сначала Поттер порывался о чем-то сказать, но Драко коротко отрезал: «Позже!», – и он подчинился.
Молчали они и пока Драко наливал огневиски: неторопливо, тщательно выверяя порцию, чтобы его было не более чем на два пальца.
Но когда стаканы уже были наполнены, Гарри не выдержал:

– Так о чем ты хотел рассказать?

Протянув один из стаканов нетерпеливо ерзающему гостю, Драко мысленно поморщился – дальше оттягивать разговор было невозможно.

– О тебе, о твоем сыне, о том, о чем ты упорно желаешь не знать. Итак, начну с самого начала. Предатели крови. В магическом мире всего четыре семьи с этим статусом, и Уизли самая многочисленная. А предателями крови их называют потому, что они и есть предатели – трусливые и эгоистичные твари, умеющие лишь размножаться.

Презрительное обливание помоями дорогих людей Поттер не стерпел. Правда, в драку как в Хогвартсе не полез, и даже не приложил Малфоя заклятьем:

– Охамел, Хорек? Или в самом деле забыл кто тут герой, а кто трус? Что уже и не помнишь, что это Уизли всей семьей выступили против Волдеморта, когда вы, чистокровные, ползали перед ним на брюхе и лизали ему ноги?..

Бить словами Поттер научился хорошо: Драко сильно побледнел, и злополучный стакан снова рассыпался осколками. Гарри даже подумал, что все, на этом их разговор закончился, и его выставят вон, но Малфой повел себя как обычно непредсказуемо.

Немного посидев и, очевидно, взяв себя в руки, он примиряюще улыбнулся.

– Почисть меня, Потти, – почти обаятельно приказал он, а когда безобразное мокрое пятно исчезло с его мантии, встал и отнял стакан у Гарри.

Поттер изумился, но протестовать не стал. Во-первых, это был Малфой – наглый, самовлюбленный и все такое. А во-вторых, смотреть на то, как Драко пьет было куда приятнее, чем самому глотать это пойло. Он почему-то так и не смог привыкнуть ко вкусу огневиски.

– Попробуем по-другому, – спокойно продолжил Драко, с непонятным интересом рассматривая содержимое своего стакана. – Главная ценность волшебного мира?

– А? Что? – растерялся Поттер.

– Что, по-твоему, является главной ценностью нашего общества?

– Магия?

– Ох, Потти! Ну ты как всегда, – Драко привычно насмешливо растягивал слова. – Магия – основа нашего мира. Нет волшебства – нет волшебного мира. Дети! Дети – вот что по-настоящему ценно в магическом мире. Ребенок с волшебным даром – наша сила, богатство, наше будущее. Запомни это, мы потом вернемся к вопросу о детях-волшебниках. А пока я проведу небольшой экскурс в историю магического мира.

Малфой, конечно не Бинс, только Поттера все равно не интересовала история, он беспокоился о Джинни и будущем малыше. Но поскольку именно от Малфоя зависело их здоровье, Гарри послушно кивнул.

– В тысяча девятьсот десятом году пророчица Люсия Вилс предсказала обе мировые войны. Вернее, она предсказала две магловские бойни, которые могут уничтожить и наш мир. «Закружатся в небе драконы железные, а по земле поползут громамонты механические, плюясь огнем и металлом. От того и распадутся горы и холмы, с землей сравнявшись. И будут великие разрушения, кровь и смерть. Трупы непотребными кучами лежать будут, и некому хоронить их». Про первую мировую Вилс сказала, что и «пяти лет не минует», а про вторую более туманно, что-то «и поколение новое успеет народиться, но не вырастет, в прах обращенное». В то время Министерства Магии еще не существовало, и магическим миром управлял Совет Высших Магов – представителей двадцати восьми древних чистокровных родов. Так вот, на одном из заседаний Совета пророчество Вилс и было озвучено. В предсказание поверили – Вилс считалась истинной провидицей, да и многое из того что она предрекла уже подтверждалось. Поэтому на Совете решили десятикратно усилить магический барьер между нашими мирами. Этого должно было хватить для защиты от надвигающейся катастрофы магловского мира. Только когда дело дошло до голосования четверо Высших Магов, выражая волю своих семей, высказались «против» и отказались от участия в ритуале усиления барьера. Хотя ритуал требовал огромнейшего магического расхода, оставшиеся не отступились от замысла – на кону стояло существование всего волшебного мира. Один из них обладал даром заимствования и аккумулирования чужой магии, чем участники ритуала и воспользовались. Чтобы заделать брешь в круге слияния магических сил, после бегства четверки сильнейших, им пришлось вытянуть силу почти у каждого взрослого волшебника. Так что этот барьер стоил магического истощения очень и очень многим, ставшим настоящими героями, а кое-кто из них по вине трусливых крыс даже умер.

В другое время Драко сам бы содрогнулся от пафосности последней фразы, но сейчас он испытывал искреннюю гордость за свой род и законное презрение к предателям крови.

– Получается, Уизли были Высшими магами?

Драко перекосило: он, что, издевается?

– Поттер, ты неисправим – поймал муху и не заметил слона. И к твоему сведению, Высшими магами были Уэсли, а Уизли – предатели крови. – Снисходительное пренебрежение давалось Драко с трудом. Больше всего хотелось настучать по бестолковой голове Поттера, думающей только о проклятых рыжих.

– Двадцать четыре рода спасли магический мир, заплатив за это будущими детьми, – скучающе, но четко, словно вызубренный урок, выдал Поттер, – Уэсли и еще трое отказников стали «предателями крови», зато продолжили плодиться и размножаться на зависть остальным.

И тут Малфой несколько оторопел. Он-то планировал преподносить правду небольшими порциями, что-то усиливая, а что-то замалчивая, как Поттер уже ухватил самую суть. Это вызывало уважение. И раздражало:

– Ты меня поражаешь, Поттер! – возмутился он. – Так виртуозно прикидываться идиотом. Зачем?

– Что «зачем»? – все тем же скучающим тоном переспросил Гарри. – Не спросил про последствия ритуала? Я все-таки Главный Аврор и выуживать зерно истины даже из пятнадцатиминутных прелюдий на тему ценностей магического мира моя работа. На самом деле все просто: за все нужно платить. За жизнь – жизнью. Своей или своих близких. И уж кому, как не нам с тобой это известно наверняка.

Не упрек, а настоящая горечь в словах Поттера заставила Драко устыдиться – иногда он действительно забывал, через что тому довелось пройти. И что простодушная открытость очкарика не более чем личина, потрафляющая вкусам публики.

Драко чуть качнул головой, признавая вину. Поттер движение отзеркалил, но в его кивке было признание равного: «Ступил, бывает. Я понял, забыли».

– Так что там с «плодитесь и размножайтесь»? – Поттер снова превратился в простофилю, но Драко пообещал себе, что больше на это не купится.

– В том-то и дело, что с «размножайтесь» – ничего. С тех самых пор в родах участников ритуала в каждом поколение рождается не больше одного ребенка. В менее знатных фамилиях* бывает по двое детей, очень редко трое. Это зависит от степени родства с кем-то из тех двадцати четырех. Фактически, ритуал затронул всю магическую Британию, которая в основе своей – небольшое закрытое сообщество, где все родственники друг другу. Близкие, дальние или очень дальние, но все же практически все английские маги связаны узами крови и магии. Вот поэтому чистокровные и ненавидят Уизли – они отреклись от собственной крови. Интересно другое. Умудрившись обезопасить себя от последствий ритуала, предатели потеряли существенно в магии. Почему это произошло – не знаю, но все отказавшиеся от ритуала стали магически слабее на несколько порядков. Поначалу, на фоне общего магического истощения общества этого никто не заметил, но вот потом… Волшебники сочли этот карой. Карой самой Магии, и предатели крови стали изгоями вдвойне.

– Извини, что перебиваю, но ты веришь в эти сказки? Ну, что магия разумна тому подобное.

– Я целитель, Поттер, и верю фактам. А они таковы, что Уизли вырождаются как маги, и каждый последующий ребенок в их семействе все меньше способен к колдовству.

– Врешь! – Снова разозлился Поттер.

– А ты подумай.

Поттер нахмурился. Драко мог поклясться, что видит как бешено проносятся его мысли.

Билл, один из лучших учеников своего выпуска, староста, умница и самый сильный волшебник из всех детей Молли. Но он Уизли только по фамилии. Билл об этом узнал поздно: родители Флер не давали согласие на брак с предателем крови до тех пор, пока Молли не переговорила с ними. Наедине. Билла в суть того разговора посвятили сразу же, а остальные члены семьи (ну и кое-кто из Мунго) узнали об этом уже после смерти главы семьи. Но для магического мира Билл так и остался сыном предателя крови Артура Уизли.

Чарли. Когда-то неплохо играл в квиддич, сейчас работает драконологом. А эта работа требует лишь хорошей физической формы. Магически сильных волшебников к драконам даже и не подпускают: те почему-то сразу начинают нервничать.
Успехами в учебе Чарли тоже не блистал – не хватало магических сил, а уж история о том, как он завалил экзамен по аппарации давно стала семейным анекдотом.

Самый странный отпрыск Уизли – Персиваль. Неглупый, прилежный, он отрекся от собственной семьи, чтобы сделать карьеру. Перси искренне поклонялся начальникам, а те презирали его за подхалимаж и слабость как мага. Впрочем, это совсем не мешало им беззастенчиво пользоваться услугами старательного секретаря.

Шалопаев-близнецов Уизли Драко знал уже лично. И хотя они ему не нравились, ну чисто по личным причинам, он считал, что те как раз и были настоящими друзьями Поттера. А вот определить уровень магических сил Фреда и Джорджа Драко не мог. Слишком по-разному они ощущались после возвращения с каникул и, например, в мае, к концу учебного года. Безусловно, братья обладали изобретательским талантом, но были ли они сильными волшебниками? Драко казалось, что нет. Однако свою посредственность как волшебников они прекрасно маскировали – рыжие скрытные хитрецы. К тому же им повезло родиться близнецами: при совместном колдовстве у близнецов магический потенциал не удваивался, но возрастал существенно.

И, наконец, Рон и Джинни. Самые близкие Поттеру представители семейки предателей крови.

Драко впился взглядом в Поттера, здесь и сейчас решалась не судьба Уизли, а их, Малфоев, будущее. Через несколько томительных минут Поттер зажмурился, а потом его черты резко заострились: выводы, сделанные им, оказались неутешительными.

Его друг, несмотря на всю популярность, навечно застрял на канцелярской работе в Департаменте по защите Общественного Правопорядка (самого бесполезного, по мнению Драко, отдела Аврората). Громкая должность Советника была придумана специально для него, поскольку герою Второй магической Рональду Уизли не давались элементарные заклинания аврора среднего звена, а ставить его рядовым патрульным министерству показалось политически неловким.

Что касается Джиневры Поттер, урожденной Уизли… Тут все было еще хуже. Физически развитая, с прекрасным вестибулярным аппаратом, она обладала тем количеством магии, что позволяло ей держаться на метле. Но и только. Как оказалось ее магической силы недостаточно даже для того, чтобы стать хоть сколько-нибудь значимой фигурой в квиддиче, и уж совсем мало, чтобы заняться чем-то еще.
Джиневра Уизли вышла замуж за самого молодого Главного Аврора Британии, и это было ее самым большим достижением в жизни.

И уж если сравнивать…
Кроме Уизли практически каждый из их послевоенного выпуска добился успеха на избранном поприще, став известной личностью магической Англии, а кое-кто и мировой звездой.

Правда, последнее пока касалось только слизеринцев… Впрочем, Драко сомневался, что расклад со временем изменится – спасибо лорду Волдеморту.
То, что он действительно был гением и величайшим в истории волшебного мира экспериментатором – это неоспоримый факт.

*фамилия – семья

Глава 3

– А как же тогда «летучемышинный сглаз»?

Погрузившись в свои мысли, Малфой даже не понял о чем его спрашивает Поттер, но потом сообразил – разумеется, тот мог думать только про свою Уизли.

– Это сглаз, Поттер. Примитивное магическое воздействие, доступное даже магловским шаманам, или как они там себя называют. Неприятное, но к настоящим проклятьям никакого отношения не имеющее. Так что, возвращаемся к наказанию Магии. Уизли и остальные предатели крови настолько потеряли в силе, что лишились крова, они попросту не могли попасть в родовые поместья. Родовые сейфы тоже стали недоступны, и к тому же предатели крови практически оказались вне обычной жизни магического сообщества: их нигде не принимали, отказывали в протекциях, необходимых для получения хорошего места, и в результате эти семьи стремительно скатывались в нищету. А это, в свою очередь, вызывало новую волну презрения и брезгливости. Конечно, все предатели старательно делали вид, что их это не волнует, но это не так. Всеобщее презрение тяжело переносить. В конце концов, три рода предателей крови исчезли: кто-то уехал, кто-то перешел в другие семьи, один род полностью вымер. И только Уизли оказались непотопляемыми. Вся ненависть чистокровных магов стала доставаться только им, подпитываясь завистью к плодовитости Уизли. Ты думаешь почему мой отец когда-то так ненавидел Артура? Ничтожество, по меркам отца, он имел, но не ценил то, о чем сам Люциус мог только мечтать – наследники. Трое сыновей. Тогда как у него и в то время одного-то не было, а ведь он ради этого тоже женился на одной из Блек…

Глаза Поттера сверкнули под стеклами очков:

– Ага! Неувязочка – Блеки не предатели крови, а детей у них было много!

–Во-первых, дети были не у всех Блеков, а во-вторых, где они, эти Блеки, сейчас? – Драко поморщился, Поттер опять перебил его в самый драматический момент. – Ни одного носителя фамилии, а ведь какой могущественный род был! Причем Блеки всегда были верны Магии. И в укрепление барьера Финиас Найджелус Блэк внес самую большую лепту, как сильнейший среди Высших. В обществе его уважали, а в семье так вообще боготворили. Ради него Исла, Элладора и Сириус пожертвовали возможностью завести собственных детей. Они провели кровный и очень темный обряд, отрекаясь от будущих наследников в пользу брата. Им волшебно повезло – и в процессе обряда никто не умер (хотя они и не исключали такой вариант), и у Финиаса один за одним родилось пятеро детей. Старшие Блеки племянников любили и баловали как собственных детей. А потом перенесли свое обожание на детей племянников и даже на их многочисленных внуков – красивых, умных, а главное очень сильных магически. Которые сразу стали самыми желанными женихами и невестами Англии, несмотря на «безумие Блеков», побочный эффект того самого обряда, наследуемый вместе с кровью. Но… вот прошло всего четыре поколения и сильнейший, процветающий род исчез. Магию не обманешь, Поттер.

Но Поттер оставался Поттером – упертым, не желающим видеть правду, если она не вписывается в тот мир, что он придумал.

– А ты, а Тед? Вы ведь Блеки? Я тоже Блек, немного.

– Эх, Потти. Блеков нет. Нет этого рода. Мы лишь носители крови, а Тед к тому же и нечистокровный.

На «нечистокровность» крестника Поттер оскорбился:

– Я тоже нечистокровный, так что аккуратней, я ведь опять обидеться могу, разбить что-нибудь… нечаянно. Малфой, а вот ты про «безумие Блеков» сказал…

– Боишься? Это правильно, – Драко уставился на весело пляшущее пламя. – «Безумие Блеков» не выдумка.

Поттер шумно сглотнул, очевидно вспомнив Беллатрис Блек.

– Любой из Блеков влюбляется один раз в жизни, но фанатично, безумно, зачастую смертельно. Нет такого преступления, на которое не пошел бы Блек ради своего идола. За любовь Блеки умирают, убивают, разрушают и созидают. Их преданность тому, кого любят – легендарна. И чем выше магическая сила Блека, тем сильнее его безумие. Наверное, это хорошо, что в носителях крови Блеков ее осталось так мало. Вот будь ты истинным Блеком, ты со своей мощью положил бы весь мир к ногам Уизлетты. Ты мог бы перекроить всю вселенную ради ее прихоти. Темный ло… Волдеморт был бы просто неуклюжим малышом рядом с тобой, – закончил Драко надломлено. И добавил тихо, почти неслышно, так что Гарри не был уверен, что ему не показалось: – И очень надеюсь, что блековская кровь никогда не запоет...

Гарри дернулся, чтобы спросить…Мордред, да у него возникло миллион вопросов, но Малфой остановил его взмахом руки:

– Не сегодня, Поттер, я очень устал.

Что Малфой не врал, Гарри видел и сам: тот выглядел совершенно измученным. Сердце кольнула непрошенная жалость: Малфой пропадал в Мунго сутками, а тут еще он со своими семейными проблемами.

– Приходи завтра – расскажу о полукровках.

– Приду, – серьезно и благодарно пообещал Гарри. – И Малфой… спасибо тебе за Альбуса…

– Не благодари, Северус дорог мне. Всем нам.

– Джинни?..

– Сделаю все, что смогу. И даже больше. Иди уже, Поттер.

Выпроводив, наконец, гостя, Драко решил проверить детей.

Первым делом он заглянул в апартаменты наследника. И не ошибся – несмотря на все запреты, мальчики снова спали вместе.

Картинка, олицетворяющая «инь-янь», умиляла: беленький Скорпиус, свернулся в клубок, уткнувшись носом в живот, к покровительственно прижимающему смуглому темноволосому Северусу. Словно это Скорпиус нуждался в защите, а Северус мог ее обеспечить.
Что же, как только дети проснутся, сразу станет ясно истинное положение вещей.

Драко затаил дыхание, любуясь: внешне мальчики были их копиями, его и Гарри.

Но зато характерами пошли…

«Ни в кого не пошли, – тут же оборвал себя Драко, – каждый ребенок приходит в этот мир самостоятельной личностью. Что-то родители смогут изменить, а что-то нет».

Мысль отдавала сладкой горечью: сын уже сейчас был сильнее, чем он. Харизматичней, смелее, авантюрней, уверенней в себе, а самое главное – у Скорпиуса был мощнейший магический потенциал.

«Равный Поттеру. А может и больше… – Малфой криво усмехнулся. – Что ж, я сам
этого хотел».

Глава 4

Назавтра Поттер не пришел. То есть, утром он забрал сына, но вот приглашением Драко не воспользовался, хотя и обещал.
Потом Драко дежурил в Мунго, и вместо суток задержался на двое: у дочки Артура Пьюси были очень трудные роды, а он пообещал, что за всем проследит сам.
На выходных Драко пришлось сопровождать Асторию и Скорпиуса во Францию – супруга надумала погостить у родителей, а потом...
Потом он просто перестал ждать.

Вот тогда-то Поттер и заявился. Вернее, вломился, аппарировав без разрешения хозяина поместья, полностью снеся защиту менора.
И тут же не извинившись, и даже поздоровавшись, накинулся на Драко:

– Ты знал! Знал! Ты…Ты…

От разлившейся магии на каминной полке запрыгали крохотные фигурки танцовщиц, задребезжали подвески хрустальных светильников, а у Драко сдавило грудь.

«Силен!» – восхитился он в очередной раз, а вслух громко крикнул:

– Слиппи, Тинни!

Мгновенно оценив обстановку, домовики тут же ухватились за руки Поттера.

Постепенно дребезжание стало стихать, да и сам Поттер стал выглядеть более вменяемым. Зато домовики – нет. Больше всего они походили на двух перепивших подростков, если, конечно, бывают такие лысые и лопоухие подростки.

Прочитав катрен на латыни, Драко быстро начертил несколько рун в еще густом от магии воздухе, и после этого повернулся к домовикам:

– Малыша назовете Потти, и как только начнет ходить – отправите к Поттерам. Единоличным хозяином объявляю Альбуса Северуса Поттера, кормильцем – Гарри Джеймса Поттера. На сегодня свободны!

Домовики хлопнулись в ноги Малфою, в экстазе лепеча что-то безумное, и беспрерывно стучась лбами об пол.

– Это как решат кормилец или хозяин Потти, – Малфой видимо понимал, что ему говорят домовики, и Гарри стало чуточку обидно: он опять почувствовал себя идиотом, не разбирающимся в том, что происходит.

Своих домовиков у четы Поттеров не было. Кричер умер сразу после их с Джинни свадьбы: сильно заболел и как-то быстро угас. Добби, домовой эльф, когда-то давно ставший другом Гарри и спасшим ему жизнь, ни о чем таком не рассказывал. К тому же Добби был не совсем обычным домовиком. Почти что революционером, не признающим старых традиций.

Именно благодаря Добби, Гермиона и организовала свою первую правозащитную организацию «Г.А.В.Н.Э.». То, что в нее никто не вошел, кроме Гарри и Рона, не остудило пыл Грейнджер. Она еще долго убеждала всех вокруг, что освобождение эльфов чуть ли не святая обязанность каждого волшебника.

Кстати, странное дело, но Джинни тогда наотрез отказалась вступать в эту организацию. А позже и вовсе громко мечтала о том, чтобы завести хотя бы парочку домовиков и Гермиона ей в этом была не указ.

Позже, начав семейную жизнь, Гарри стал понимать, что жене нелегко справляться с огромным домом, имея на руках двух маленьких детей (от его помощи Джинни отказывалась, говоря, что это не мужское занятие). И тогда он сам предложил эльфу, у которого погибли хозяева, а от дома осталось пепелище, перебраться к ним. Сначала домовик обрадовался, а после знакомства с Джинни исчез, так и не взяв у нее курточку с придуманным ею вензелем.

Джинни тогда очень расстроилась. Она проплакала весь вечер, делая перерывы только для обругивания мужа, упустившего домовика. Гарри молчал, не понимая в чем его вина, но с женой не спорил. Он вообще старался не ссориться с ней, а уж с беременной и вовсе пылинки сдувал.

Правда, в беременность у нее страшно портился характер. Она попросту превращалась в фурию, и если раньше доставалось только ему, то теперь…

– Ты знал, что Джеймс не мой сын! – обвинил он Малфоя.

К его изумлению, тот не стал отпираться или, того хуже, насмешничать. Малфой равнодушно пожал плечами:

– Не я один.

От возмущения Гарри задохнулся:

– Да ты!.. Ты!..

– Успокойся, Гарри. Или ты собрался устроить демографический взрыв у моих эльфов?

Поттер нахмурился: действительно, чего он так психанул на Малфоя? Не такие уж они и друзья, чтобы обижаться. Ему бы на Рона или на Гермиону разозлиться, а его почему-то оскорбило, что именно Малфой промолчал.

Правильно, кстати, промолчал: все равно, он, Гарри, в жизни бы не поверил, что его Джинни…
И уж тем более, если бы «раскрыть глаза» ему попытался Малфой.

– Что сейчас за беда с домовиками была? – Говорить на отвлеченные темы легче и как-то правильней.

– Беда! – привычно передразнил его Малфой. – Эх, ты, Поттер! Я уже давно думал Северусу домовика подарить, да все не получалось. Ему же настоящий нужен, на привязке магии и крови. Личный домовик ему наполовину жизнь облегчит. К слову, с кем ты сейчас ребенка оставил?

– Молли их забрала. Всех троих, от меня подальше. А я сюда…

Если Малфоя и удивило, что первым к кому Поттер помчался после семейного скандала был он, то вида не подал.

– Надо было, конечно, Альбуса с собой забрать, но я в тот момент не соображал совсем.

– Останешься?

– Ага. Мне все еще остыть нужно…

– Здесь расположимся? – Драко королевским жестом обвел парадную гостиную.

Поттер поморщился. Он еще помнил эту комнату другой: нежилой, безобразно ободранной, и, несмотря на то, что сейчас она выглядела роскошно, даже помпезно, Гарри все равно чувствовал себя тут неуютно. Да и Малфою она тоже не нравилась.
Нет, он ничем этого не показывал, и все же Гарри был уверен, что Драко не любит этот зал.

– Тогда милости прошу в библиотеку. И коль скоро мы остались холостяками – устроим посиделки у камина. Я бы даже сказал, полежалки у камина.

– Твоих тоже нет? – опомнился Поттер.

Он знал, что Альбус при любой возможности сбегает к младшему Малфою, но как-то привык считать, что сын рвется к крестному, как он сам когда-то к Сириусу. А вот про Асторию Гарри вообще не вспоминал, словно ее и не было.
Но, если подумать, то ее и не было – за эти три года Гарри ни разу не видел ее в меноре. Только на официальных мероприятиях, где они равнодушно раскланивались и расходились в разные стороны: Джинни терпеть не могла малфоевскую жену, а та платила ей ледяным презрением. Хотя внешние приличия обе соблюдали строго.

– Они у Гринграссов. Астория соскучилась.

За простыми словами Малфоя что-то скрывалось, но Гарри не стал уточнять. Пока еще нет.

Про «полежалки» Малфой не соврал: возле камина, на пушистом ковре, были сложены несколько пледов и живописно раскиданы подушки. Со вздохом удовольствия Поттер опустился на пол, сразу же подгребя под себя аж три подушки.

– Мы остановились на полукровках… – неторопливо, почти лениво начал Малфой, но Гарри его перебил:

– Давай лучше про домовиков. За подарок Альбусу спасибо конечно, но я же совсем про них не знаю. Как размножаются, почему я должен кормить? Чем кормить? Добби и Кричер сами что-то ели.

– Про эльфов, так про эльфов.

Малфой был на удивление покладист и Гарри понял, что ему это очень нравится. Ему вообще было уютно вот так валяться, потихоньку прикладываясь к стакану с огневиски и любуясь отблесками пламени.

На Гарри снизошло умиротворение и благодушие, и он вовсю наслаждался ощущением дома – чувством, которое не мог объяснить, но о котором мечтал, смутно представляя свою будущую семью.

Глава 5

Голос Драко негромко журчал, лаская слух. Он был другим: более высоким, хрустальным, что ли, но снейповские переливы в нем слышались отчетливо.

– У любого магловского народа обязательно есть мифы, легенды, предания о домашних духах, помогающих хозяевам. По сути, все эти сказки посвящены одним и тем же созданиям, хотя их внешность описывается по-разному. Ушастые, лысые, мохнатые, рогатые. Может это эльфы маглам глаза отводили, но я уверен, что дело в разделении домовиков на разные виды или расы. Это вроде как мой отец и Кингсли: внешность прямо противоположная, а оба маги. Долохов, например, напившись, орал, что у нас в Англии не домовики, а уроды. То ли дело в России, вот там домовые эльфы – настоящие mujiki. Точно не знаю, что это значит, но Долохов рисовал мелких Хагридов.

Гарри расхохотался, представив миниатюрных великанчиков в ливреях с малфоевским гербом и неизменной малфоевской же надменностью на бородатых личиках. Затем мысли плавно перетекли со всех малфоевских эльфов на одного конкретного – Добби. Сердце сжалось от, казалось бы, застарелой утраты.

– Слушай, Малфой, давно хотел спросить: почему у вас Добби носил наволочку? Остальные-то ваши домовики всегда нормально одеты и только он ходил как чучело.

Драко скорчил гримасу:

– Потому что Добби был не нашим эльфом? Да, точно, – кивнул он самому себе, кривляясь, как подросток. – У Малфоев не бывает чокнутых эльфов или упырей, как у некоторых предателей крови.

Гарри хотел было возмутиться, не всерьез, скорее, по детской привычке кидаться в драку защищая друзей, даже если те были виноваты, но Малфой сразу же примирительно поднял ладони:

– Не швыряйся авадами из глаз. Добби и в самом деле был спятившим, но не по нашей вине. Думаешь, моим родителям было приятно смотреть на этого грязнулю? Только он упорно отказывался уходить под магию Малфоев, а маминой магии ему было недостаточно – он по крови был поттеровским.

– Ничего не понял. Ты можешь внятно объяснить, Малфой? Ерунда какая-то: по магии, по крови… Домовики тебе, что, вампиры? Уизлевского упыря еще зачем-то приплел.

Малфой передвинулся поближе к Гарри, как радушный хозяин наполнил опустевший стакан, и, удовлетворенно хмыкнув, улегся рядом.

– Про упыря рыжих – это к слову пришлось. Он ведь и, правда, когда-то домовиком Уэсли был, а потом вот переродился в это. Так что, в некотором смысле да, домовики – вампиры. Обычную пищу они едят для поддержания тела, а для того чтобы действительно жить и колдовать им нужна человеческая энергия. Они ее как-то поглощают во время всплеска эмоций хозяина. Но у маглов, видимо, это энергия очень слабая, поэтому у них в доме живет в лучшем случае один домовик. Семья из трех магов спокойно может содержать пять-шесть домовых эльфов. Если же это сильные чистокровные волшебники, да еще и в своем поместье – то даже не один десяток. Теперь про магию и кровь. У каждого магического рода свой вид магии. Свой вкус, если говорить про домовых эльфов, и это еще не говоря о делении на светлую и темную магию. Так вот, живя по многу лет в одной магической семье, домовики привыкают к вкусу родовой магии волшебников. И начинают побаиваться чужой. Она как экзотическая пища – может вызвать расстройство живота, аллергию или вовсе отравление.

Драко хмыкнул, видимо что-то вспомнив, и Гарри снова стало досадно: элементарные для магического мира вещи он узнает только сейчас и не от тех, кого считал близкими людьми.

– Про привязку к крови понятней всего будет как раз на примере Добби. Его родители входили в приданное твоей бабки Дореи Блек. Скорее всего, они тогда были совсем маленькими. Мама говорила, что с невестой в другую семью отдавали только домовиков-детишек – те легче адаптируются к чужой магии. Но все равно, «чужие» эльфы всегда стараются держаться возле своей хозяйки, и ей они преданы до смерти. Зато дети «пришлых» с легкостью служат уже новому поколению магической семьи. Для них одинаково приемлемыми являются и магия жены, и магия мужа, но больше всего – смешанная магия детей. Но это обычные семейные эльфы. А чтобы родился «кровный» или «личный» эльф для ребенка, родители-волшебники специально насыщают магией пару домовиков, а потом уже беременную домовуху время от времени приводят к своему малышу. Будущий хозяин не столько кормит, сколько закрепляет связь с нерожденным домовиком. Запомни: личный, кровный домовик – не слуга. Он наперсник, компаньон, нянька, телохранитель для своего хозяина. Личные эльфы всегда на порядок умнее остальных и в иерархии домовиков занимают самое высокое положение. Стать родителями личного домовика – честь для любой пары эльфов. В общем, рождение «кровного» обычно всегда спланировано. Но иногда случается так, что его зачатие может быть нечаянно спровоцировано зачатием наследника хозяев-волшебников. Добби, по словам его матери-домовухи, появился именно так. Он родился твоим «случайным кровным» эльфом. А такие эльфы ценятся даже больше, чем спланированные. Дальше вас нужно было только «познакомить», чем раньше, тем лучше, и ваша связь полностью бы сформировалась. Я не понимаю, почему твои родители этого не сделали. Правда, не понимаю. Ну ладно твоя мать, она могла и не знать, как это делается, или как многие грязнокровки брезгливо недолюбливать домовых эльфов. Но твой отец? О чем он думал? Сама Магия подарила такую защиту для его сына, а он ее профукал…

– Стоп! – Поттер словно очнулся, с удивлением заметив, что Драко давно уже сосредоточенно перебирает его пряди.

Нет, это было приятно, безумно приятно, но с чего это Малфой так обнаглел? Гарри отодвинулся, но сожаление мелькнувшее на лице Драко не вызвало ожидаемого злорадства. Наоборот, ему вдруг остро стало не хватать ласковых прикосновений длинных пальцев Малфоя.

– Какая защита? Ты же сейчас сам сказал, что Добби был моим ровесником. Так как он мог защитить меня? Но вообще это странно, я никогда не думал, сколько ему лет. Как-то казалось, что он взрослый, даже старый, по моим тогдашним меркам.

– Эльфы не люди. Взрослеют очень быстро, где-то за три-четыре года, а потом время для них словно останавливается. Они совсем перестают расти физически, ну и умственное развитие сильно затормаживается. А если хозяин слаб, то и вовсе прекращается. В общем, твоему Добби не повезло сразу несколько раз. Во-первых, он родился уже после смерти магической хозяйки матери. Домовуха во время беременности не получала нужную ей магию Блеков, только Поттеров, да и то одного мага – твоего отца. Возможно, она подкармливалась на Сириусе Блеке, его магия родственна, но это лишь предположение. Во-вторых, когда он родился, то нужного обряда обретения хозяина никто не провел и Добби стал ничейным. Это само по себе было плохо для него, ведь изначально он предназначался тебе. А в-третьих, его кормильца, ведь наверняка он все-таки поглощал твои младенческие выбросы магии, у него отняли. В ту ночь, когда Волдеморт убил твоих родителей, погибли и оставшиеся домовики старших Поттеров. Мама говорила, что у Джеймса и Лили прижились всего две семейные пары эльфов. Остальные погибли вместе со старшими Поттерами, или умерли позже, не найдя себе подходящих хозяев. Так вот Добби тоже не должен был выжить. Авада смертельна не только для волшебников, почему-то она действует и на связанных с ними домовиков. Мать Добби, прикрыла его собой, и из последних сил перенеслась к нам в поместье. К последней Блек, которая, как она думала, могла спасти ее ребенка. Нарцисса пообещала – у нее был я, и она пожалела другую мать, пусть даже та была чужой домовухой. У нее не получилось – Добби, конечно, не умер, но и нормальным даже с точки зрения эльфов не стал. Мама тогда сильно переживала: мол, Белла или Сириус сильнее ее и домовику их магии бы хватило на полноценное развитие, а она загубила эльфа. А отец злился, когда мама упоминала Добби, он не понимал, как можно страдать из-за какого-то домовика. Но обряд привязки к роду Малфоев, чтобы Добби смог пользоваться неродной для него магией, он провести все-таки пытался. Вполне возможно, что после ритуала Добби стал бы адекватнее, но этот ненормальный категорически отказался. Заявил, что хочет быть свободным. Остальное ты знаешь. Твоя магия его все-таки притянула.

– А эльфы Хогвартса? – зевнул Поттер. Сформулировать более четко не получалось – он медленно сползал в сон.

– Те привязаны к замку. Магии в Хогвартсе хватает на любой вкус. А может они могут перерабатывать любую – я не знаю. Ты бы лучше у Грейнджер это спросил. Она же должна знать. Как защитник угнетенных домовых эльфов.

Малфой ехидничал, но Гарри уже было все равно – он сладко похрапывал, уткнувшись в подушку.

Глава 6

Поттер снова пропал. Не совсем, конечно. Главный Аврор по-прежнему стоял на страже магической Британии, но Поттер Драко Малфоя пропал, оставив ему лишь горстку воспоминаний и безграничное множество бесплодных мечтаний.
Немного утешало, что и со своей благоверной Поттер мириться не спешил. Во всяком случае, так кое-кто из «доброжелателей» Поттеров шепнул Драко.

Вслух Малфой сплетника одернул, сказав, что сам посоветовал Джиневре провести несколько дней с родителями, для стабилизации магического фона, а то Поттер со своей дурной силищей угнетает ее и ребенка.
Ну, а то, что Драко думал на самом деле – никого не касалось.

Но даже этой маленькой злобной радостью ему довелось наслаждаться совсем недолго: на следующий день его экстренно вызвали в Мунго.

Из камина пренатального отделения колдомедик Малфой выходил недопустимо взвинченным: соскучившийся Скорпиус устроил настоящую истерику со спонтанным магическим битьем всего, что могло разбиться, узнав, что отцу срочно нужно на работу и обещанная конная прогулка отменяется.

И Драко не знал, что его больше всего разозлило-расстроило: то, что приходилось разрываться между любимым сыном и любимой работой, или что за прошедшие две недели Скорпиус разучился контролировать свою силу, а он, его отец, вместе с пятью домовиками с трудом справлялся с магическими всплесками наследника.
Или что, он, взрослый самодостаточный человек, вдруг почувствовал обиду, потому что малолетний сын совершенно одинаково отреагировал и на уход отца, и на то, что не сможет покататься на Скраппи, своем шотландском пони?

Но, возможно, ему, Драко просто не хотелось идти на поклон к ры… к миссис Поттер и уговаривать отпустить к ним Северуса.
Упрашивать предательницу крови не хотелось до отвращения, но иного выхода он не видел: Драко не только соскучился по крестнику не меньше, чем по родному сыну – тот был единственным, кто с неимоверной легкостью успокаивал разбушевавшегося Скорпиуса.

Быстро переодевшись у себя в кабинете, Малфой в два отработанных движения запихнул в нос ватные шарики, и обдал себя Очищающими.

Перед палатой, номер которой высвечивался на браслете вызова, Драко остановился. Глубоко вздохнул. Выдохнул. Потом повторил еще пару раз.
С трудом восстановив душевное равновесие и натянув на лицо доброжелательную, слегка снисходительную мину, колдомедик Малфой открыл дверь.

Чтобы застыть, споткнувшись на пороге: на больничной кровати, рассеяно улыбаясь (вот же непотопляемое…Уизлетта, глаза бы ее не видели!), полулежала его «любимая пациентка», привалившись к груди обнимавшего ее Поттера.
В этой семейной сценке не было ни грамма пошлости или откровенности, но Драко стало неловко.
Потому что в том, как Поттер обнимал свою жену, будто укутывая собой, сквозила особая интимность, присущая влюбленной паре.

Чувствуя себя лишним, Малфой продолжал стоять, заворожено глядя на мужские ладони, осторожно поглаживающие кругленький животик под тонкой мантией в мелкий цветочек.
Их название всплыло автоматически – «бруннера крупнолистная».

Драко поморщился: пестренькие больничные мантии обычно уродуют пациентов, но рыжая выглядела хорошо. Небольшая бледность, к сожалению, ее тоже не портила, зато напомнила Малфою зачем он здесь.

Небрежно кивнув Поттеру в знак приветствия, Драко дождался, когда тот отойдет в сторону, и только после этого приступил к осмотру.

– Ну, как мы тут? – ласково обратился он к животу, аккуратно прикладывая к нему стетоскоп. Услышав заполошный перестук маленького сердечка Драко нахмурился и мысленно похвалил себя за осторожность: набросить диагностические чары на беременную было проще и, скажем так, эффектнее для любопытствующих родителей, но иногда опасно для ребенка.
В случае с будущим малышом Джиневры Поттер так уж точно.

– Мы с Джинни просто разговаривали, ничего такого, – заторопился с объяснениями Поттер, – но ей вдруг стало очень плохо. Я сразу же сюда…

Не дослушав малоинформативный лепет, Малфой вызвал дежурную медиведьму:

– Я понимаю, почему меня не стали дожидаться и оказали помощь миссис Поттер. Но почему не заполнили карту, я не понимаю! Как лечащий врач я должен знать, что без моего ведома применялось к моей пациентке!

– Добрый вечер колдомедик Малфой. Миссис Поттер поступила к нам меньше четверти часа назад. Никакой помощи ей не оказывалось, если не считать стакана воды. Мы просто не успели – ее состояние внезапно нормализовалось прямо по прибытию.

Холодность Лаванды Макбрайт, демонстративно указавшую на его невежливость, Малфоя нисколько не устыдила. Из всего сказанного он вообще услышал только то, что ему было нужно, и обеспокоился сильнее.
Еще раз прослушал сердцебиение будущего ребенка, проверил зрачки матери, состояние ногтей, посчитал ее пульс. Нестыковка симптомов очень напрягала.

– Миссис Поттер, расскажите, что вы сегодня ели и пили.

Резким, даже неприятным тоном Джиневра Поттер перечислила свой сегодняшний рацион.
Ничего настораживающего.

Заклятьям и проклятьям, по ее словам, она тоже не подвергалась. Малфой потер лоб, мучительно соображая. Он даже перевернул стакан, из которого пила Джинни, капнул на палец и осторожно попробовал – обычная вода.

Значит, оставалось последнее – самое очевидное.

– О чем вы говорили, Поттер?

– Я просила прощения у Гарри за обман, – вызывающе ответила за него рыжая. – Про Джеймса, – пояснила она, зло сверкнув глазами в ответ на скептически приподнятые брови Малфоя.

– Больше ничего?

Та отрицательно помотала головой. Слишком сильно, слишком яростно.

Драко Малфою нестерпимо захотелось на нее наорать, но колдомедик Малфой поклялся в том, что интересы пациента превыше всего.
Поэтому он вежливо, хоть и фальшиво улыбнулся:

– Значит это просто реакция на ваше волнение. Оно беспокоит ребенка и он по-своему протестует.

Рыжая поджала губы, но ничего не сказала, зато влез Поттер:

– Слушай, Драко. А малыш из-за этого не станет… – он помялся, подбирая слова, – ну как Альбус?

– Нет!

Это прозвучало в два голоса, и если сам Малфой в это «нет» вкладывал твердые знания, то страстное негодование Джинни Уи… Поттер было удивительным.

Получив столь убедительный ответ, Поттер расслабился, и вместе с ним расслабилась и его жена, став… ну почти приятной.

Драко назначил будущей мамаше несколько слабеньких успокоительных настоев, особо оговорив, что они должны быть чисто магловскими, без капли колдовства, комплекс физических упражнений для беременных, и полный покой.

После, поняв, что он здесь не нужен, Малфой поспешил распрощаться, напоследок напомнив о том, чтобы даже при малейших изменениях самочувствия миссис Поттер или, не дай Мерлин, при появлении каких-нибудь болей, его не стеснялись беспокоить.

Но при этом Драко, разумеется, не ожидал, что его побеспокоят в самое ближайшее время, да еще как!


Глава 7

Без Джинни и мальчишек дом на Гриммо был совсем угрюмым, но в нем легче дышалось. Гарри ругал себя за то, что немножко радуется простору, но на него как будто что-то давило, когда в доме хозяйничала Джинни.

Сначала, после того памятного скандала, Гарри даже думать не хотел о жене, о Джеймсе, да и об Альбусе тоже: нечаянно открывшаяся правда слишком сильно ударила по мужскому эго. Ведь одно дело, думать, что друг зовет тебя «рогатым» в шутку, и совсем другое, узнать, что это была вовсе и не шутка.

Гарри тогда хорошо так накрыло. К глумливым голосам в голове, выкрикивающим обычное: «урод», «ненормальный», «сын алкоголиков», добавились новые, радостно верещавшие «муж потаскухи», «отец ублюдка» и тому подобное. Свет померк, и в этой темноте перед глазами плавали гнусные усмехающиеся рожи, тычущие в него пальцами.

Одну из мерзких физиономий он узнал – Малфой.
В следующее мгновение его унесло, и слава Мерлину, неизвестно, что он тогда бы натворил дома. А так, часть злости и сил ушла на борьбу с защитой малфоевского менора, и внутрь Гарри попал уже относительно вменяемым.

Он с предвкушением ждал, что Хорек, узнав про распотрошенную дорогущую защиту, кинется драться. Не на кулаках, конечно, а как настоящий чистокровный – магически… Хотя когда-то Малфой не побоялся испачкаться и с огромным удовольствием подло пнул его, Гарри, сломав ему нос. Что же, теперь самое время вернуть Малфою давнишний должок.
В общем, Поттер жаждал хорошего мордобития, жаждал крови.

Но Драко Малфой, этот пронырливый хорек, сумел удивить Гарри и никакой драки не получилось. Зато они хорошенько напились и заснули прямо на персидском (или какой он там у них), ковре. И все.
Ничего, за что Гарри должно было быть стыдно, не произошло.
Вообще ничего.

А ему все равно было стыдно.
Гари вспоминал тот вечер, ночь, следующее утро, и мысленно краснел за то, что в малфоевском поместье, можно сказать, лежа у Хорька под боком, он испытал удивительный покой, словно, наконец, нашел свое место, свой дом.

А еще он во сне летал. Не как на метле или с помощью чар левитации.
Это было совсем другое. Прекрасное.
Гарри плыл, да, наверное, это самое точное слово, между сияющих шаров. Больших и маленьких, плотных и прозрачных, пульсирующих и ровно светящихся, и как это бывает во сне, знал, что видит звезды.

Короче, все это было нереально здорово, но неправильно.
Поэтому убедив себя, что он просто давно, да практически никогда, не позволял себе с кем-то вот так расслабиться, Поттер выкинул смущающие мысли из головы.

Целыми днями он пропадал на работе, а вечера, проводимые в блековской библиотеке, пролетали как один миг: Гарри всерьез увлекся историей магического мира и его изучение начал с самого достоверного и самого спорного источника: с газет. Оказалось, что у Блеков сохранились подшивки магических периодических изданий, начиная с восемнадцатого века!

Самые старые из них были рукописными, а вместо колдографий использовались графические рисунки. Гарри был заворожен ими и часами мог рассматривать анимированные сценки чужой жизни, стараясь по ним понять всю историю героев. И только потом читал статьи, сравнивая свои выводы с описанными событиями.
Это было настоящим развлечением и одновременно хорошей гимнастикой для ума. И что совсем удивительно, Поттер действительно стал понемногу проникаться духом магического общества.

Но еще через неделю «семейных каникул» Гарри заскучал по детям. И по Джинни.
Обида и боль от предательства никуда не делись, но по крайне мере выслушать ее Гарри уже был готов. Однако Джинни молчала, а он, как оказалось, был достаточно эгоистичен, чтобы самому сделать первый шаг.

Поэтому пока Поттер с упоением обживал давно запертую (ради здоровья и безопасности детей) библиотеку, понимая, что когда жена надумает вернуться, он не будет против.

Еще через несколько дней тоска по семье стала грызть всерьез, но Гарри упорно ждал, что Джинни придет сама. Не потому, что виновата, а потому, что она открытая, темпераментная, не умеющая и не желающая скрывать свои чувства от близких.
Как, впрочем, и все Уизли.

Однако Гарри не ожидал, что вместо извиняющейся Джинни к нему придет воинственно настроенная Гермиона и начнет упрекать его, его(!) в несправедливости, жестокости, равнодушии к жене и детям.

Некоторое время Поттер терпел голословные обвинения подруги, но когда она внезапно упрекнула его в том, что он готов отречься от своих детей из-за их нечистокровности – Гарри сорвался.
Он тоже понес всякий бред, мешая когда-то реально задевшие его вещи с разной детской чепухой. Гарри слышал себя со стороны, ужасался, но не мог остановиться. Он даже дошел до того, что ткнул Гермиону в самое больное место:

– Ты бы прекратила совать нос в чужие дела и учить всех жизни, глядишь, и стареть перестала. А то годика через два-три станешь выглядеть старше свекрови.

Но подруга и не подумала обидеться или хотя бы замолчать:

– Но меня-то муж как дранного книззла на улицу не выбросил. А ты из-за одной ошибки вышвырнул из дома беременную женщину с двумя маленькими детьми. Которая, между прочим, тебя в люди вывела!

– Меня в люди? Джинни? Это та, которая сама ничего не умеет? Готовлю и то я. Она, видишь ли, знает только волшебную кухню, а колдовать ей нельзя, чтобы не тратить магию. Какую магию? Она выпускные-то сама сдавала или так поставили? За военный героизм.

– А хоть бы и так! Она все ради тебя бросила – учебу, карьеру…

– Да? Может просто силенок не хватило? Мне, знаешь ли, Малфой немного про предателей крови рассказал…

– Малфой?! И ты поверил?! Да Джинни в четырнадцать уже патронус освоила…

– Да, поверил! – орал Поттер в ответ, перебивая Гермиону. – Он-то мне в глаза не врал, в отличие от друзей!

– Гарри, Гарри, они не виноваты. Они не знали. Это я… Я всех вас обманула…

Вошедшая через камин, но так и незамеченная яростно скандалившими друзьями, Джинни неосторожно ухватила мужа за руку. Он отмахнулся от нее как от мухи, а потом застыл, удивленно вытаращив глаза на продолжавшую разоряться Гермиону.

– Гарри, сделай же, что-нибудь. Это ненормально. Герми не такая. – Джинни чуть не плакала, глядя на сморщенную оскаленную мегеру, в которую превратилась сноха.

Поттер несколько раз тряхнул головой, очищая мысли, и быстренько проверил себя и Гермиону на различные чары вражды и проклятья ненависти. Все было чисто, но стоило подстраховаться.

– Фините Инкантатем. – Как он и думал, заклинание не сработало.

Дальше Гарри действовал не думая: скрутив подругу, отволок ее в душ. Холодная вода помогла: Гермиона перестала бесноваться.
Протерла ладонью лицо и удивлено спросила:

– Что это было?

Гарри пожал плечами. Он и сам не понимал.

Приведя себя в порядок, Гермиона заторопилась уйти. Гарри ее не останавливал: им было неловко обоим, слишком уж много наговорили того, что трудно простить.

А вот жене он был безумно благодарен. Кто как не она, помогла ему избавиться от непонятного морока. Гарри мысленно сделал пометку проверить кровь на зелья, хотя был заранее уверен в отрицательном результате.

И все же тишина, окружавшая оставшихся наедине супругов, была тяжелой. Поттера тяготило, что он не знает, как много из тех помоев, что лились во время скандала, услышала Джинни, а та стояла, нервно дергая кармашек на мантии, но не поднимала глаз.

– Джинни? – осторожно обратился к ней Гарри, пытаясь предугадать реакцию жены.

Джинни тоненько вскрикнула, стремительно повисла у него на шее, и, уткнувшись лицом ему в плечо, начала безудержно реветь.
И на Поттера вдруг накатила невозможная нежность. Потому, что она такая теплая, родная, любимая…
Его Джинни.


Глава 8

Вначале Джинни рыдала горько и отчаянно, как обиженный ребенок, но быстро утомилась, и плач перешел в хлюпанье и икание.

– Не ругай Герми и Рона, – всхлипывая через каждое слово, попросила она. – Они думали, что я тебе рассказала. Ну еще тогда… А как я могла такое тебе рассказать, когда я себе-то противна была. Мне так было плохо, хоть самой себе аваду в лоб пускай. Рон с Герми меня ругали, уговаривали, убеждали… И мама. А ты письма такие красивые писал… – Джинни шмыгнула носом. – Я как твое письмо увижу, сразу кричать начинаю на всю Нору. Герми не выдержала и меня к тебе потащила. Помнишь, мы к тебе в академию приехали, чтобы поговорить. Ну вот тогда… Я сначала не успела, а потом уже думала, что не нужно, ты же все равно меня любил.

Гарри сразу понял про какое «тогда» говорила Джинни. Дело было в самом конце его первого курса аврорской академии.
Вернее, он только-только прошел выпускные полевые испытания, да так, что после него «полевки» остальных стали выглядеть блекло. Кое-кто даже всерьез пообещал ему накостылять, чтоб не выпендривался и не подставлял других, но дальше косых взглядов и злобных плевков в спину не дошло.

В общем, когда Гарри вернулся к себе в комнату разгоряченный, но удовлетворенный, там его уже дожидались Гермиона с Джинни. Это было очень неожиданно, и хотя дежурный ему на что-то такое намекал, Гарри посчитал это неумным розыгрышем.

И вдруг оказалось, что она действительно здесь, его Джинни. И такая красивая, что Поттер растерялся, мучительно стыдясь своей грязной, пропитанной потом формы.

Они оба молчали, не сводя глаз друг с друга.
Зато много и бодро докладывала Гермиона. Про то, что они с Джинни приехали, чтобы серьезно поговорить, и что это очень важно для дальнейшей жизни, что доверие и понимание сплачивают пару, особенно на первых порах, и еще что-то такое очень правильное и ненужное.
Откровенно говоря, Гарри ее практически не слышал, плавясь под пристальным, жадным взглядом невесты и через пару минут Гермиона стушевалась. Пробормотав: «Ну вы тут сами без меня поговорите», она тихонько скрылась за дверью.

«Разговор» получился безнадежно скомканным, как нежная пелеринка Джинни, внезапным как разлетевшиеся пуговицы Гарри и сумасшедшим, как малиновый лифчик, болтающийся на полированной ручке метлы.

Но нельзя сказать, что они обошлись совсем без слов. Задыхаясь от восторга, потому что так горячо и туго, что даже больно, потому что рвешься вперед, а твердые пяточки упирающиеся поясницу подстегивают быть еще напористее, Гарри не попросил – простонал:

– Выйдешь за меня?

– Да, – ответила Джинни, и забилась в судороге.

После Гарри обзывал себя последними словами, но в тот момент он, бешено кончив, ослеп, оглох и отупел, и абсолютно не понял, что его невеста бьется под ним совсем не в экстазе оргазма.

Отдышавшись и скатившись в сторону, Гарри потянулся, чтобы поцеловать свою почти что жену и похолодел: Джинни находилась в глубоком обмороке.
От ужаса он попытался сделать сразу несколько вещей: привести ее в чувство, натянуть штаны, и прикрыть ее наготу. Потом бросил штаны и всерьез занялся ее состоянием, пробуя на ней арсенал освоенных аврорских навыков спасения, вплоть до магловского искусственного дыхания «рот в рот».
Но просто позвать кого-то на помощь ему не пришло в голову.

Что именно помогло, Гарри так и не узнал, но через какое-то время Джинни громко вздохнула, порозовела и открыла глаза. Непонимающе поморгала, потом видимо вспомнила, что произошло, и застенчиво улыбнулась:

– Напугала? Извини. Жара, аппарация, потом камины, а я не поела… И ты меня придавил… Немножко!

В общем, это экстремальное свидание Гарри и так бы запомнил надолго, но оказалось, что они еще дали жизнь Джеймсу.

Как Гарри всегда думал. Или его заставляли так думать.

Почувствовав как закаменело тело мужа, Джинни забеспокоилась:

– Гарри, не надо. Я прошу тебя! Гарри, вот, – она сунула ему в руку два небольших пузырька. – Я хочу, чтобы ты знал. Но, пожалуйста, посмотри потом, без меня. Хорошо? И еще, Гарри… Ты мне должен пообещать: ты не будешь никому мстить. Я простила и ты простишь. Ведь все это уже в прошлом. Пообещай мне…

Гарри молчал, и Джинни умоляюще заглянула ему в глаза.

– Ты должен знать правду. Но это мое, мое прошлое и я его похоронила. Поклянись, что не будешь мстить!

Поттер стиснул зубы, не собираясь давать опрометчивых обещаний, тем более что все это очень и очень настораживало его как аврора, но тут Джинни взялась его жарко целовать, а когда он окончательно размяк, напомнила:

– Поклянись Нерушимой клятвой.

Нехотя, но он все-таки принес обет, уже с трудом соображая: руки Джинни волшебным образом успевали потрогать, погладить поцарапать его везде.

– Теперь все будет хорошо, – горячечно шептала она, целуясь и кусаясь, – мы будем счастливы: ты, я, дети… Я стану тебе хорошей женой, вот увиии…

Увидеть Гарри ничего не успел: Джинни схватилась за живот и закричала так, будто ее рвали на части.